Сорок имен скорби - Страница 31

— Не знаю. Часа за четыре, за пять.

— А при какой температуре окружающего воздуха находился пациент — минус сорок? Для нормальной разморозки внутренних органов нужны как минимум сутки, а то и больше.

— Тут что-то есть. — Делорм стояла у стола, заглядывая в пластиковый мешок.

Кардинал приблизился и тоже посмотрел. Потом надел хирургические перчатки и акушерским движением запустил руки внутрь. Медленно и осторожно он извлек предмет за углы — расколотый, запачканный кровью, покрытый сажей.

— Аудиокассета, — произнесла Делорм. — Видимо, примерзла к его одежде и упала, когда он начал оттаивать.

— Не радуйся раньше времени: она, скорее всего, без записи, — сказал Кардинал, отправляя кассету в бумажный пакет для вещественных доказательств. — Будем надеяться, что на ней есть хотя бы отпечатки пальцев.

15

— Я хотел сказать доктору Гэнт, что такой милашке не место в морге, но потом решил, что она сочтет это насмешкой.

— Конечно, — откликнулась Делорм. — Я бы сочла.

— Такой женщине лучше быть врачом по внутренним болезням — скажем, кардиологом. И с чего она вздумала всю жизнь заниматься трупами?

— Чтобы бороться с плохими парнями. Как и ты, Кардинал. Я тут загадки не вижу.

Они находились в Научном центре судмедэкспертизы, который располагался рядом со зданием коронерской службы. Кассету они покрыли порошком для фиксации отпечатков и теперь поднимались на лифте в химический отдел.

Сетевич склонился над микроскопом и не поднял головы, когда они вошли.

— Один волос не принадлежит жертве. Длина семь с половиной сантиметров, цвет — каштановый, средней интенсивности. Принадлежит европеоиду, скорее всего — мужчине.

— А волокно?

— Красное. Витое из трех нитей.

— Это наш, — заключил Кардинал.

— Вы не знаете наверняка.

— Два похожих убийцы, и у обоих — красный коврик? На ограниченном пространстве Алгонкин-Бей? Вероятность нулевая.

— Тодд Карри провел какое-то время в том же месте, что и Кэти Пайн, — вмешалась Делорм. — Это почти наверняка. В той же машине, так?

Сетевич, улыбаясь, покачал головой:

— Не улика. Такой материал часто используют в подвалах, внутренних двориках, где угодно. И не только у нас, но и в Штатах. Я вам уже это говорил, когда мы нашли такой же кусочек на теле той девочки, Пайн. Уж поверьте мне, хорошо? Не считайте меня дураком. Что-нибудь еще для меня есть? Что в мешке?

— Мы хотим узнать, что на этой штуке. — Кардинал протянул ему пакет с кассетой.

Сетевич заглянул внутрь:

— Уже обработали порошком?

— И отнесли данные на анализ в соседнюю комнату. Компьютер их пережевывает, но мы ни на что особо не надеемся. У вас случайно нет под рукой кассетника?

— Есть, но так себе.

— Ничего. Нам просто надо понять, есть ли на пленке запись.

Сетевич провел его в небольшой кабинет, который он занимал вместе с двумя другими химиками. На всех доступных поверхностях стопками громоздились научные журналы.

— Извините за беспорядок. Мы здесь только отчеты пишем да иногда отсюда звоним.

Он залез в ящик стола и достал маленькую захватанную «Айву». Нажал на кнопку: раздался голос женщины средних лет, наговаривающей биологический отчет: «В образце преобладают лейкоциты, что служит признаком развивающейся…» Голос перешел в бормотание и умолк.

— Мэнди! — позвал Сетевич, глядя на дверь. — Мэнди! У нас есть пальчиковые батарейки?

Вошла ассистентка и вручила ему упаковку с четырьмя батарейками. Какое-то время она смотрела, как он сражается с крышкой аппарата, потом протянула идеально наманикюренную руку, и он отдал ей магнитофон, а ассистентка профессиональным движением сняла крышку, вынула старые батарейки и заменила их новыми. Нажала на кнопку, и отчет возобновился на нормальной скорости.

— Благодарю. Органы правопорядка благодарят вас тоже.

Когда Мэнди закрыла за собой дверь, он кивнул в ту сторону и, подняв брови, осведомился у Делорм:

— Ну как, по-вашему, имею я у нее успех?

— Она вас терпеть не может.

— Знаю. Это все мое славянское обаяние. — Он вставил кассету и нажал на кнопку. — Что там, по-вашему, может быть?

— Понятия не имею. Например, группа «Аэросмит». В акустике.

Возникли звуки.

Несколько щелчков. Кто-то дует в микрофон, постукивает по нему, проверяя.

Делорм и Кардинал взглянули друг на друга — и сразу же отвели глаза. Не надо так уж воодушевляться, убеждал себя Кардинал. Это может быть что угодно, кто угодно. Запись может не иметь к делу совершенно никакого отношения. Он вдруг понял, что затаил дыхание.

Новые щелчки, шорох ткани. Потом — мужской голос, далеко от микрофона, что-то сердито, неразборчиво говорит.

Девочка, очень близко, голос дрожит: «Мне пора. Мне надо в восемь быть в одном месте. Меня убьют, если я не приду».

Тяжелые шаги. На заднем плане возникает музыка — финал рок-песни. Едва слышно: «…или ты очень меня рассердишь».

«Я не могу. Я хочу уйти. Сейчас».

Голос мужчины, теперь — слишком далекий, чтобы разобрать слова: «(невнятно)… снимки».

«Зачем мне это надевать? Я дышать не могу».

«(звук искажен)… тем скорей ты отправишься восвояси».

«Одежду я не буду снимать».

Тяжелые шаги приближаются к микрофону. Несколько шлепков, громких, как выстрелы. Крики. Потом стоны. Потом приглушенные всхлипывания.

— Сволочь, — прошептал Кардинал.

Делорм смотрела в окно, словно ее очень заинтересовал многоквартирный дом на той стороне Гринвилл-стрит.