Сорок имен скорби - Страница 5

— Тебе не обязательно провожать меня, пап, — заявила она, когда они спускались по лестнице в зал ожидания. — Думаю, у тебя найдутся дела поважнее.

Но у Кардинала не было более важных дел.

Аэропорт в Алгонкин-Бей рассчитан на одновременное обслуживание восьмидесяти пассажиров, но столько набирается очень редко. Малюсенькая кофейня, автоматы, продающие «Алгонкин лоуд» и торонтские газеты, — вот и все. Они сели, и Кардинал купил «Торонто стар», предложил часть газеты дочери, но она отказалась, и он почувствовал, что и сам тоже не должен бы читать. Какой смысл оставаться, если он собирается всего лишь полистать газету?

— У тебя все нормально получается с пересадками? — спросил он. — Успеешь перейти с одного терминала на другой?

— Времени вагон. В Торонто у меня будет полтора часа.

— Не так уж много. Через американскую таможню быстро не проскочишь.

— Меня они всегда пропускают не глядя. Надо мне податься в контрабандисты, папочка.

— Ты говорила, в последний раз тебя остановили. И ты чуть не опоздала на пересадку.

— Редкий случай. Такой таможенник попался. Старый служака, зануда, очень хотел меня помучить.

Кардинал мог это себе представить. Иногда ему казалось, что Келли становится молодой женщиной того типа, который его всегда раздражал: слишком умная, слишком образованная, слишком, черт возьми, самоуверенная.

— Не понимаю, почему не сделали прямых рейсов из Торонто в Нью-Хейвен.

— Это не такой уж центр мира, детка.

— Зато там один из лучших колледжей в мире.

И стоил он бешеных денег. Когда Келли получила бакалавра изобразительных искусств в Йорке, ее преподаватель живописи убеждал девушку поступать в йельскую магистратуру. Келли и не мечтала о том, что ее туда примут, даже когда собрала образцы своих работ и отправила в Нью-Хейвен. Кардинал стал было ее отговаривать, но скоро сдался. «Это же настоящий художественный колледж, папа. Туда приезжают самые знаменитые художники. Если не хочешь поступить в Йель — значит, учись на бухгалтера». Кардинал размышлял, правда это или нет. В его представлении Йель ассоциировался с праздными снобами в теннисной форме, с Джорджем Бушем. Но живопись?

Он поспрашивал знакомых. И те, кто должен быть в курсе, убедили его, что дочь, в общем, права. Если человек хочет засветиться в художественном мире планеты (что на самом деле означает — в художественном мире США), отличный способ для этого — получить магистра искусств в Йеле.

— Ну правда, пап, ехал бы ты домой, а? Тебе незачем тут торчать.

— Ничего. Я сам хочу здесь побыть.

Парень, который помог Келли с багажом, теперь сел напротив. Если Кардинал уйдет, юнец мигом подсядет к его дочери. Я — гнусный собственник, обвинил он себя. Вечно волнуюсь по пустякам из-за близких мне женщин. Так же он вел себя и с женой, с Кэтрин.

— Хорошо, что ты приехала домой, Келли. Тем более в середине семестра. Думаю, мама очень это оценила.

— Да ну? Не знаю. Ей, по-моему, в эти дни было как-то все равно.

— Зато я знаю.

— Бедная мама. И ты тоже бедный. Не пойму, как вы это выносите. Меня-то почти все время не бывает, а вам приходится с этим жить.

— Так оно и бывает. То горе, то радость. То здоров, то болен. Сама понимаешь.

— Сейчас масса народу не мирится с такими вещами. Тебе это как-то удается. Но мама меня иногда просто пугает. Тебе, наверное, жутко тяжело.

— Ей куда тяжелее, Келли.

Они еще посидели молча. Парень напротив вынул роман Стивена Кинга; Кардинал притворился, что читает «Стар»; Келли рассеянно смотрела в окно на пустую площадку перед ангаром, над которой в свете аэродромных огней крутились снежные вихри. У Кардинала уже зародилась надежда, что рейс отменят и дочери придется побыть дома еще день-другой. Но Келли утратила всякую привязанность к Алгонкин-Бей. «Как вы можете жить в этой дыре, в этом затхлом болоте?» — не раз спрашивала она его. В ее возрасте Кардинал ощущал то же самое, но десять лет службы в полиции Торонто убедили его, что у затхлой дыры, где он вырос, есть свои преимущества.

В конце концов самолет прибыл — винтовой тридцатиместный «Дэш-8». За пятнадцать минут его заправят, и он будет готов к вылету.

— У тебя наличных денег достаточно? Вдруг застрянешь в Торонто?

— Ты слишком переживаешь, па.

Она обняла его, и потом он наблюдал, как она катит тележку через контроль (там дежурили две женщины в форме — ненамного старше, чем она сама), направляется к выходу. Кардинал приблизился к окну и стал смотреть, как она сквозь метель пересекает летное поле. Проклятый мальчишка тащился позади нее. Но, выйдя наружу и счищая перчаткой снег с ветрового стекла, Кардинал обозвал себя ревнивым хамом, чересчур опекающим дочку, мешающим ей нормально развиваться. Кардинал был католиком, точнее — бывшим католиком. Но, как все католики, отошедшие или не отошедшие от церкви, он сохранил способность почти радостно обвинять себя в грехах, хотя не обязательно именно в тех, которые совершил на самом деле.

Стакан с наполовину выпитым виски стоял на кофейном столике. Кардинала начало клонить в сон. Он нехотя поднялся с кресла и лег в постель. Перед глазами поплыли картинки: фары над озером, тело, вмерзшее в лед, лицо Делорм. А потом он стал думать о Кэтрин. Хотя сейчас состояние его жены не внушало оптимизма, он старался представить ее смеющейся. Да, уехать бы куда-нибудь вместе, подальше от полицейских забот и от наших тайных горестей, — и смеяться, смеяться.

4

Моложавый пятидесятилетний Дон (уменьшительное от Адонис) Дайсон был подтянут, гибок и подвижен, как гимнаст, отличался неожиданно изящными жестами, но, как не уставали подчеркивать детективы из его группы, от Адониса в нем ничего не было. Единственное, что роднило сержанта уголовной полиции Дона Дайсона с музейными статуями Адониса, — холодное как мрамор сердце. Неизвестно, родился он таким или же пятнадцать лет службы в торонтской полиции, посвященные расследованию убийств, еще больше заморозили и без того стылую душу. У этого человека не было ни единого друга, будь то среди сослуживцев или где-нибудь еще. Те же, кто был знаком с миссис Дайсон, утверждали, что муж на ее фоне кажется слезливо-сентиментальным.