Сорок имен скорби - Страница 65

— Подвинься в сторону. — Эрик отодвинул ее влево. — Хочу, чтобы острова вошли.

Эди оглянулась посмотреть. Там, вдали, где небо и озеро встречались, передавая друг другу всевозможные оттенки пепельно-серого, лежали острова. Тот остров. Виндиго. Кто бы мог подумать, что у такого крошечного островка есть название? Эди вспомнила мертвую девочку, дугу ее позвоночника, проступающую сквозь вещмешок Эрика. Каким исполненным вселенского значения казалось когда-то это деяние — убийство; мрачную тяжесть приносило оно в мир. Но удивительно: когда доходишь до этого, оказывается, что само событие значит совсем мало. У человека отняли жизнь, но с небес не ударил огненный столп и под ногами не разверзлась преисподняя. Копы и газеты немного взволновались, но, в общем, мир остался совершенно таким же, как прежде, просто в нем больше не было Кэти Пайн. Я бы даже забыла ее имя, подумала Эди, если бы о ней круглые сутки не трубили в новостях.

Она чуть подвинулась влево, и тут льдина, ворочаясь, издала пронзительный визг, словно разрывали металл. Эди вскрикнула.

— Эрик, ты слышал?

— Лед двигается. Теперь улыбочку.

— Я не хочу улыбаться. — Эди неприязненно относилась к камерам, и потом, звук льдины ее напугал: казалось, остров позвал ее по имени.

— Ну и ладно, Эди, выйдешь кислой. Мне плевать.

Она выдала ему улыбку пошире, просто назло, и он щелкнул затвором. Еще один снимок в архив.

Они начали эту фотоэкспедицию у Форельного озера, наверху, возле водохранилища. Эрик снял, как Эди отпечатывает на снегу ангелочка как раз над тем местом, где они закопали Билли Лабелля. Столько снега, и кажется, что вокруг ни малейшего следа какого-либо неблагополучия. Склон холма, вид на озеро, ярко-голубое небо — на открытке это смотрелось бы отлично.

Потом они поехали на Мэйн-стрит и снялись перед домом, где они убили Тодда Карри. Сначала Эди, потом — Эрик, а затем — оба вместе (Эрик поставил автоспуск). Их видел мужчина, гулявший с большой мохнатой собакой, и Эди на секунду показалось, что он слишком уж внимательно их разглядывает. Но Эрик ее успокоил: молодая пара балуется с фотоаппаратом, только и всего, какое дело старому хрычу?

Они отошли под прикрытие рыболовного магазинчика, чтобы Эрик смог закурить сигарету, прикрывая спичку ладонями. Он прислонился к деревянной стене и, прищурившись, посмотрел на Эди. Она представляла слова, которые он собирается сказать, еще до того, как он их произнес, словно уже видела эту сцену во сне, будто это она сама у себя в голове создала Эрика, выстроила пристань, сотворила холод и дым. Она ощущала темный восторг, бегущий у него в крови, потому что у нее в крови струился такой же. Она словно бы чувствовала запах этого восторга, похожий на металлический запах льдинок, подрагивающих на морозном ветру. У нее заныли нервы, когда она снова увидела тот дом. И тот остров. Ее трясло от холода, но она ничего не говорила. Ей не хотелось портить такую минуту.

Они вернулись в фургон и врубили обогрев на полную. Стало так хорошо, что Эди громко расхохоталась. Эрик вытащил из бардачка книгу и сунул ей. Большая, в бумажной обложке, очень потрепанная, с наклейкой «была в употреблении».

Она прочла заглавие:

— «Темница». Где ты ее достал?

Он ответил, что раздобыл ее во время последней поездки в Торонто. Это исторический документ, который он долго искал, каталог средневековых пыточных приспособлений.

— Прочти мне, — велел он. — Читай страницу тридцать семь.

Эди перелистала глянцевые страницы с фотографиями и рисунками. На фотографиях — пыточное кресло, кнут, зажимы; на рисунках пояснялось, как использовать устройства. Крючья для вырывания внутренностей, железные клещи, чтобы терзать плоть, пилы для разрезания человека надвое. Иллюстрация к этому последнему приспособлению показывала висящего вверх ногами человека, которого двое других распиливали от промежности до пупка.

— Читай страницу тридцать семь, — повторил Эрик. — Прочти ее мне. Люблю, когда ты мне читаешь. Ты так хорошо это делаешь.

Да, он знает, как ей приятны его похвалы. Это как прийти домой к гудящему камину после того, как до полусмерти замерз. Эди нашла нужную страницу. Там было изображено что-то вроде шлема на деревянном брусе. Над шлемом — громадный винт.

— «Череподробилка, — прочла она. — Подбородок казнимого прижимают к нижнему стержню. При повороте винта железный колпачок устремляется вниз, смыкая и дробя зубы и постепенно проникая в верхнюю и нижнюю челюсть. По мере того как давление усиливается, глаза выдавливаются из глазниц. И в конце концов сам мозг вытекает сквозь раздробленную черепную коробку».

— Да. Мозг просачивается наружу, — выдохнул Эрик. — Прочти еще. Прочти про колесо.

Эрик засунул руки глубоко в карманы. Эди знала, что он ласкает себя, но знала и то, что лучше об этом не говорить. Она листала страницы: древние железные инструменты, потешные гравюры, где у людей на лицах выражение ужаса, как в комиксах.

— Давай, Эди. Про колесо. Это ближе к концу.

— По-моему, ты очень хорошо знаешь эту книгу. Наверное, это твоя любимая.

— Может, и так. Может, потому я и хочу ею с тобой поделиться.

Да, я знаю, что будет, Эрик. Я знаю, что ты собираешься сказать. Ища страницу, она чувствовала, как у нее в животе словно стучит второе сердце.

— «Колесование. Нагую жертву растягивают, привязывая руки и ноги к внешнему краю обода. Под все основные кости и сочленения помещают куски дерева. С помощью железного бруса палач раздавливает руки и ноги казнимого в кашу, используя все свое умение, чтобы при этом не убить жертву».