Сорок имен скорби - Страница 99

— У тебя в переднем кармане нож. Я вижу ручку. Медленно вынь его и брось сюда.

Эрик сделал, что ему было сказано: вынул нож вместе с чехлом и швырнул его мимо узника, туда, где тот не сможет до него дотянуться.

— Теперь ложись на пол, сволочь. — Эрик медлил, и узник стал визжать: «Мигом!», — снова и снова, пока Эрик не начал неторопливо опускаться.

Сзади с ремня свешивался тяжелый ломик. Но если он кинет его в пленника, то зацепит Эди.

— Я ложусь, Кийт. Никому не делай больно, идет? Уже ложусь.

Он стал медленно наклоняться.

Дальнейшее произошло в одно мгновение. Эрик тянет руку назад, за ломом. Кийт издает дикий вопль и виснет на горле у Эди, пытаясь ею прикрыться. Но Эрик метит не в узника, а в Эди.

Железный прут мощно бьет ее по голове, сбоку. Ноги у нее подгибаются, и она валится на пол. Узник, пошатнувшись, разжимает хватку. Бросается к двери, но Эрик уже подхватил ломик и теперь держит его за конец. Пленник и полпути не пробежал, когда в него с чудовищной силой попал лом, сзади, в шею, как раз под черепом, и он рухнул, как бык на бойне.

51

У Троя был записан адрес: Пратт-стрит, восток, 675. Сейчас они ехали туда, не включая сирены. По радио обещали метель, но оттепель пока держалась, и в крышу машины молотил дождь. «Дворники» визгливо скрипели по ветровому стеклу. Кардинал уже вызвал подкрепление, но, когда они добрались до угла Пратт и Макферсон, никаких машин в поле зрения не было.

— Не знала, что за пятисотым номером есть еще какие-то, — сказала Делорм. За пятисотым домом Пратт-стрит пересекала железная дорога Онтарио — Север, а дальше улица уже не была заасфальтирована; жалкие домишки вдали прятались за россыпями камней.

В приемнике послышался треск атмосферных разрядов, и машину заполнил голос Мэри Флауэр.

— Подкрепления придется подождать. На эстакаде застрял тягач, движение на две мили блокировано.

— Вас понял, — ответил Кардинал в микрофон. — Что компьютер выдал на Эрика Фрейзера?

— Пусто. По Эрику Фрейзеру — полный ноль. Пусто.

— Это меня не удивляет, — проговорил Кардинал. — Трой сказал — ему не больше двадцати семи — двадцати восьми.

— По национальной базе — тоже ничего, — сообщила Флауэр. — Чист как стеклышко.

— А база по малолетним? Вот где его можно найти, если он вообще есть в картотеке.

— Минутку. По малолетним — уже делаем. — Они слышали, как Флауэр кричит на кого-то, призывая по возможности принести ей распечатку раньше Рождества. — По малолетним — есть. Готовы слушать?

— Жестокое обращение с животными, — предсказал Кардинал, повернувшись к Делорм. — Что угодно ставлю. Давайте, Мэри.

— Тринадцать лет: кража со взломом. Четырнадцать лет: кража со взломом. Пятнадцать лет: жестокое обращение с животными.

— Это наш, — откликнулась Делорм.

У Кардинала словно слабый электрический ток пробежал по кончикам пальцев. Если уж приходится уходить в отставку, вот отличный повод: останови серийного убийцу в расцвете его карьеры. Более красивого ухода не придумаешь.

Маклеод («дворники» вовсю елозят по стеклу) затормозил на углу Макферсон. Кардинал успел предупредить, чтобы все держались подальше от дома, пока он не прибудет на место. Увидев их, Маклеод вылез из машины и пустился бегом через перекресток, одной рукой придерживая капюшон, чтобы прикрыться от дождя. Вместе с Коллинвудом он забрался на заднее сиденье, не переставая браниться.

— Паршивый февраль, вот что я вам скажу. Когда это у нас в феврале шли муссонные дожди? Это всё они, в своем долбаном Садбери, поганят среду. У нас весь город поплыл, на хрен.

Флауэр доложила:

— Кроме того, Фрейзер отбыл срок в исправительной школе Святого Варфоломея. Ровным счетом два года.

— Видимо, за оскорбление действием, — сказал Кардинал в микрофон.

— При отягчающих обстоятельствах, — уточнили из динамика. — У него были разногласия с учителем труда относительно местонахождения некоторого оборудования.

— И он выполнил резьбу по живому?

— Нет-нет. Прямо в классе набросился на него с паяльной лампой.

52

Кийту Лондону снилось, что он плавает в ярко-зеленом бассейне далеко в джунглях, а на низко свисающей ветке сидят рядком мартышки и жадно пьют из пригоршни. От рук обезьянок разлетались брызги, вызывая рябь на воде, в остальном же ее поверхность была гладкой, как стекло. От воды шел сильный запах.

Он открыл глаза. Да, запах воды. От дождя? Слышно, как дождь стучит по дереву.

Голова болела так, словно череп раскроили от макушки до основания; от боли тошнило. Он слегка повернул голову, и его чуть не вырвало. Что бы это ни было за место, тут очень темно, очень сыро и очень холодно. Сейчас он был одет, причем сам не помнил, чтобы натягивал этот драный свитер и джинсы; от холода такой наряд не спасал. Сбоку яростно алел нагреватель, но до него тепло не доходило. Метрах в трех Эрик Фрейзер устанавливал камеру на штатив.

Я на столе. Я у них на столе, где-то в подвале. Эта сырая вонь. Я у озера. Вонючая сырость пробирает до костей. Еще и дождь: бьет в заколоченные окна. Над головой скрещиваются огромные трубы, исчезая в темноте. Ну конечно. Насосная станция.

Он попытался пошевелиться, но руки были накрепко прикручены к бокам и к столу. Он мог двигать лишь головой. Эрик сосредоточенно выравнивал камеру, наклонялся, чтобы поправить одну, потом другую ножку штатива. Попробовать поговорить с ним разумно, достучаться до него, пока он не обезумел, как на той видеокассете.

— Послушай, Эрик, — тихо позвал Кийт. — Моя подруга уже меня разыскивает. Я ей сообщил, где я и у кого. В том письме.